Хорошо, что вы спросили об этом. Многие любят говорить об ошибках Путина, мало кто хочет признавать свои собственные ошибки. Большим заблуждением многих наблюдателей стала оценка масштабов интеграции России в мировую экономику и мировое сообщество. Если и есть интеграция, то это односторонняя ориентация на экспорт нефти и газа. Из-за роста цен на энергию с начала войны России удалось заработать на энергетическом экспорте как минимум столько же, сколько и раньше. Однако есть признаки реальной надвигающейся катастрофы, о которой Путин не хочет говорить, потому что это для него опасно. На которую на Западе тоже мало кто обращает внимание.

Состояние золотовалютных резервов. В этой сфере катастрофа для Путина приближается довольно динамично. За семь с половиной месяцев войны официальные резервы сократились на 16 процентов. Даже это сокращение выглядит довольно существенно. Но это только часть картины.

За шесть дней до начала войны международные резервы России составляли 643,2 миллиарда долларов. С тех пор они сократились на 102,5 миллиарда долларов, или на 16 процентов. Но официальная оценка включает в себя примерно 300 миллиардов долларов, замороженных западными санкциями, и теперь к ним у России нет доступа. Получается, что вскоре после начала войны в распоряжении России осталось ликвидных резервов лишь на 343 миллиарда долларов. Если учесть последующее сокращение ликвидных резервов на 102,5 миллиарда, то в распоряжении Кремля сейчас остается только 240 миллиардов долларов – то есть сокращение резервов произошло на 30 процентов!

Объем сокращения резервов на 102,5 миллиарда близок к сдержанныи оценкам военных расходов Кремля. Какой вывод можно сделать из этих фактов? Если бы Запад не заморозил 300 миллиардов долларов в начале войны, то, учитывая среднемесячный темп сокращения резервов, их хватило бы на 47 месяцев войны. Так что Путин мог рассчитывать на четыре года войны. Из-за введения западных санкций ликвидных резервов стало хватать в феврале чуть более чем на два года, а сейчас, в сентябре, – только на 17-18 месяцев. К тому же часть резервов деноминирована в СДР (специальных правах заимствования), а также находится на счете резервной позиции России в МВФ, ликвидность этой части резервов ограничена. Кроме того, 130 миллиардов долларов резервов – это золото, на его использование также наложены санкции. Получается, что резервов хватит в лучшем случае лишь на год.

Если центральный банк не сможет больше предложить доллары экономическим субъектам, желающим обменять рубли на доллары, то начнется валютная паника, т.н. «набег» на банки, валютная катастрофа. Когда же рушатся банки, то экономика может остановиться в мгновение ока, что может привести войну к концу. Из-за войны заметно выросли бюджетные расходы. А финансировать их будет трудно, поскольку теперь Россия не сможет экспортировать больше нефти и газа, так как в силу вступают западные ограничения на российский экспорт.

Во всех трех случаях он действительно может получить дополнительные рубли, но во время войны он вряд ли получит валютные кредиты за границей. Однако он тратит рубли, а экономические субъекты хотят эти рубли обменять на доллары. Путину нужны доллары — не только для того, чтобы закупать зарубежные товары или же платить своим дипломатам и шпионам за границей, но и для поддержания баланса между рублями и долларами внутри страны. Если он не сможет этого сделать, то тогда рублю грозит девальвация, экономике – инфляция, а банкам – бегство депозитов. В конечном итоге это может привести и к политической катастрофе. Такого развития событий Путин опасается, но именно к этому сценарию Россия постепенно приближается. В условиях войны динамика золотовалютных резервов является более важным показателем, чем динамика ВВП, за которой обычно следят.

Это вопрос не будущего, это настоящее, это уже видно. Путин уже предпринял ряд агрессивных мер. Это отражение отчаяния, его охватившего. Он хочет закончить войну путем ее эскалации.

Есть еще две причины. Во-первых, это малоприятное осознание того факта, что он не может выиграть войну на истощение, какую он вел между концом марта и концом августа, причем не только финансово, но и с точки зрения потерь военной техники, которые резко возросли.

Внешнеполитическая – изменение позиции Китая. В начале февраля этого года Путин смог договориться с товарищем Си о так называемом «всеобъемлющем стратегическом партнерстве» между Россией и Китаем. И он очень рассчитывал на него. Если бы китайцы действительно помогли Путину, то Украине пришлось бы очень тяжело. Хотя Путин отправлял своих посланников в Пекин, но Китай на них не реагировал. Вот почему Путин так рассчитывал на первую с начала этой стадии войны встречу лицом к лицу с главой китайского государства Си Цзиньпином, состоявшуюся 15 сентября в Самарканде. Но Си отказал ему и военной и в экономической помощи. Более того, теперь Китай также дистанцируется от Путина дипломатически. Так что если и есть что-то, в чем Путин действительно полностью просчитался, так это в отношении позиции Китая. Усиливающееся дистанцирование от него Китая — это для него удар ниже пояса.

Теперь Путин хочет закончить войну быстро – во что бы то ни стало. Поэтому он запустил процесс эскалации, с помощью которого он поднимает ставки, чтобы иметь козыри на переговорах по достижению для себя более-менее приемлемого соглашения. Он пытается запугать Украину, Европу и США, чтобы добиться урегулирования путем переговоров. И вы уже видите сигналы на Западе — начиная с Виктора Орбана и Папы Римского до Илона Маска, предлагающих мирные переговоры. К сожалению, в деле запугивания западной общественности Путина поддержал Джо Байден, заговоривший о надвигающемся ядерном Армагеддоне. Лишь премьер-министр Великобритании Лиз Трасс заявила, что на ядерный удар Британия ответит ядерным ударом. Именно так должен был бы реагировать весь коллективный Запад. Именно поэтому Путин хочет получить встречу с Байденом, потому что это одновременно и самый важный человек на Западе и это наиболее напуганный человек на Западе.